Девушка из министерства [Повести, рассказы] - Нора Адамян

— Ох, издевались раньше над женщиной! — сочувственно возмущалась Катюша. — Это что ж такое, живой человек — и молчи! Безобразие!

Тетя Забел поджимала губы. Мораль ее рассказов до Катюши не доходила.

Быстрее всех в доме подружилась с новой невесткой Кнарик. Катюша умела кроить, шить и охотно предлагала свои услуги.

— Ты, Кнарка, у нас чистая селедочка. Тебе баску подпустим в виде оборки, чтобы в боках пошире казалась. Ты бы ела, что ли, больше, Кнара, одни косточки…

Кнарик, коричневая от загара, косила большими глазами на дверь и жаловалась:

— С чего поправлюсь, Катя, с чего потолстею? Утром суп, вечером суп… Я в доме своего отца никогда супа не ела. А как мы уходим на работу, она своему студенту яичницу жарит. Веришь, вчера для него цыпленка зарезала!

— Ой, любишь ты зря болтать, Кнара, — укоризненно говорила Катюша. — Выходит, тебя голодом морят? Вон яйца в решете лежат, масло в кувшине. Кто тебе не велит? Бери да ешь!

— Да-а-а, — хитро щурилась Кнарик, — говоришь только! Как взять? У нее все на учете.

А Катюша на другое утро просто сказала свекрови:

— Давайте, мама, сегодня яичницу на завтрак наладим.

Одно за другим набила на большую сковороду двадцать яиц и поставила на стол. Дядя Авет обрадовался.

— Вот дай бог здоровья невестке, догадалась яичницу сделать!

Тете Забел ничего не осталось, как смолчать и завтракать вместе со всеми. С давних лет своей молодости, когда любой кусок был на счету, привыкла она урезывать, откладывать каждую ложку масла, каждое яйцо. И теперь по привычке все старалась выгадать. Только для единственного внука, для сиротки, ей ничего не было жалко.

Дядя Авет иногда сердился.

— Для кого бережешь? Лучше нас людей не дождешься. Ставь на стол мед и масло! — покрикивал старик на жену.

Дядя Авет был огородником-садоводом. А колхоз села Заревшан славился пшеницей. Горные поля давали крупное красноватое — будто загорелое — зерно. Хлеб из него получался легкий и вкусный. Даже приусадебные участки колхозники засевали пшеницей. Только вокруг дома дяди Авета зеленели деревья. На одном из склонов горы старик разбил колхозный сад и отвоевал у правления колхоза широкую ложбину с ручейком для огорода. Овощи на нетронутой земле росли хорошо и уже два года приносили колхозу немалый доход. Но как доходило до дела, чтоб дать в огородную бригаду побольше людей, так председатель смеялся, похлопывал дядю Авета по плечу и хитро подмигивал.

— Братец Авет, мы с тобой оба знаем, какая тут работа. Посадил — растет. По совести скажем — самая у тебя подходящая бригада. Орлы!

А в огородной бригаде были одни пожилые женщины. У той руки ломит, у другой спина отнимается. Дядя Авет приходил домой сердитый, швырял мотыгу и начинал поносить председателя нехорошими словами.

Катюше было жаль свекра, а если человека жалеешь, значит надо для него что-то сделать. Каждый день, возвращаясь из сельской больницы, где она работала санитаркой, Катюша отправлялась помогать огородницам. Пыталась она увлечь с собой и Сероба:

— Пойдем, Сереженька, подобьем картошку. Чего зря дома стены подпирать!

Но тетя Забел стойко охраняла внука.

— Серобу нет дела до огорода. Он учится. У него другое на уме.

— Великое дело — учится! — не соглашалась Катюша. — Я, может быть, тоже учиться буду. У меня доктор Зарик Исааковна большие способности находит. Физическая работа для умственного труда полезная. Это уж у кого хотите спросите. Бери тяпку, Серега!

Иногда Сероб соглашался.

— Пойду немного погуляю, — подмигивал он бабушке и отправлялся с Катюшей в горы.

По дороге они разговаривали.

— Я колхозную работу не люблю потому, что она однообразная, — говорил Сероб. — Сажаешь капусту и знаешь, что вырастет капуста. Всегда одно и тоже.

— Капуста капусте рознь, — не соглашалась Катюша. — Иной кочанок надуется — на него смотреть приятно. А с твоим дедом не больно соскучишься. Он всякие тонкости знает. На той неделе, как стали листья у капусты завиваться, так он с одного края поля в серединку каждого кочана по огурчику положил. Зимой люди разрежут капусту, а им подарок — внутри свежий огурчик. Я сколько жила, такого не видела…

Сероб снисходительно улыбался:

— А что ты в жизни видела?

На огороде он обычно ложился у шалаша дяди Авета на кошму; отдохнув часок, отправлялся по течению ручья — пускать воду в маленькие канавки, которыми был изрезан огородный участок.

Колхозницы, глядя ему вслед, пересмеивались:

— Где-то черная курица сдохла — студент на работу вышел…

Катюше эти насмешки не нравились.

— Парень учится. Летом ему отдохнуть надо.

Женщины ничего не отвечали. Только языкастая Мелине говорила, будто ни к кому не обращаясь:

— Мало любить детей — плохо, чересчур крепко любить — того хуже.

Повозившись часок, Сероб незаметно исчезал. Катюша оставалась на огороде до самого вечера. Домой она возвращалась вместе с дядей Аветом. В чистом воздухе стояли горы, за ними еще горы, и не было им конца.

— А у нас лес, — рассказывала Катюша, — войдешь, так тебя сразу холодком и обвеет. И сколько ни идти, все ровненько, гладко, ни одной горушки нет.

«Тоскует», — думал дядя Авет и утешал:

— У нас тоже лес есть, вон за той горой. Осенью пойдем туда, мушмулы наберем, диких груш, кизилу…

Старик привязался к невестке и не позволял тете Забел слова про нее сказать. А молодым только дай потачку, живо избалуются. И свекровь зорко следила, чтоб невестки не избаловались.

Поехал Грикор в районный центр по колхозным делам. Ну, из города человек без гостинцев не возвращается. Привез конфет, печенья, выложил пакеты на стол. Тут тетя Забел и показала, кто хозяйка в доме. Все кульки быстренько собрала — и под замок. А к чаю вынесла на блюдечке по конфетке да по два пряника.

Катюша будто ничего и не заметила. А от Кнарикиных больших глаз ничто не укроется. На другой день она невинным голосом спросила:

— Что, Катя, сладкие конфеты муж привез? — И быстро зашептала: — У Сероба полные карманы насыпаны. Горстями ест!

Катюша небрежно отмахнулась.

— Будет тебе, Кнара! Ты обязательно хочешь, чтоб из-за ерунды разлад в доме был? На что мне это нужно!

— Не в конфетах дело! — уже плачущим голосом оправдывалась Кнарик. — А почему все Серобу, все Серобу? В прошлом году учиться поехал — двух баранов зарезали. Масло, мед кувшинами в город отправляли.

— Серега наш племянник родной. Парень учится…

— Не учится он! — яростно затрясла головой Кнарик. — Ни одного экзамена не сдал. Всю зиму на улицах околачивался. Теперь снова ехать хочет. Говорит: «Трех баранов профессору дам — куда захочу, туда поступлю». А тебя он «курнос» называет. И старуха тебя «курнос» называет. Она говорит, что ты нехитрая, что у тебя на голове орехи колоть можно.

— А я и есть нехитрая, — сказала Катюша. — И откуда в тебе злость такая? Свекровь женщина старая. Ей кое-чего и простить надо. Сейчас мы ее оскорбим, потом жалеть будем, а уже не вернешь.

Когда Кнарик ушла, Катюша при помощи зеркальца тщательно изучила свой профиль. Результаты исследования ее не утешили. Она бросила зеркало и сказала с досадой: «Ну и пусть! По мне лишь бы Гришеньке нравилась…» Но у Сероба она спросила:

— Это ты придумал меня «курносом» звать?

Сероб не отпирался. Он взглянул на Катюшу с улыбкой.

— Ну и что? — сказал он. — Это тебе обидно?

— Обидно все-таки. Кличка как репей. Пристанет — не отдерешь. Я вчера в больнице бабушке Огановой постель перестлала, она мне говорит: «Спасибо, Курнос».

— Она думает — тебя так зовут, — весело ухмыльнулся Сероб.

— Ну, это ладно, — продолжала Катюша, — я и есть курносая, мне по заслугам. А вот тебя, выходит, студентом зря зовут. Как же так?

— Обыкновенное дело, — лениво отозвался Сероб, — перевожусь в другой институт. Я к высшей математике неспособный. Теперь в биологический или в театральный пойду.

— Так ведь и там способности надо!

— Самое главное — знакомство надо. А у меня в городе такие товарищи есть — любую дверь откроют. У одного дядя профессор, у другого отец директор магазина.

— Ишь ты! — сказала Катюша.

— Молодые годы человек должен весело проводить. Как-нибудь я тебе расскажу про наши кутежи — завидно станет.

Так откровенно, доверчиво поговорил Сероб с новой невесткой о своей жизни, о своих планах. И даже не подозревал, как это все обернется…

Вечером Катюша заговорила с мужем о племяннике. У Грикора помрачнело лицо. Он не любил думать о неприятных вещах и отодвигал их от себя — авось обойдется…

— Да, — ответил он нехотя, — это я слышал, что он не учится… — И стал переводить разговор на другое.

Но Катюша не унималась.

— А в этом году он опять собирается. Баранов с собой повезет. Для чего эти бараны, я что-то не пойму?